3.14.Филармония

Михайловская улица, д. 2

Из дневника Даниила Хармса:
Воскресенье, 27 ноября.

С утра позвонил Алисе Ивановне. Вечером она собирается на концерт в Филармонию, будет моцартовский Реквием. Я хочу тоже пойти. <…> Звонила Татьяна Николаевна, и я сговорился с ней, что буду в Филармонии в 8 1 /2 часов. Я разгладил свой поношенный костюмчик, надел стоячий крахмальный воротничок и вообще оделся как мог лучше. Хорошо не получилось, но все же до некоторой степени прилично. Сапоги, правда, чересчур плохи, да к тому же и шнурки рваные и связанные узелочками. Одним словом, оделся как мог и пошел в Филармонию. В вестибюле встретил Порет с Кондратьевым и Глебову. У Ивана Ивановича просить билет у меня все равно духу не хватит, и я встал к кассе. Надо купить билет не только себе, но и Глебовой. Самые дешевые оказались за восемь рублей, и я их купил. Я очень застенчив. И благодаря плохому костюму, и все-таки непривычке бывать в обществе, я чувствовал себя очень стесненным. Уж не знаю, как я выглядел со стороны. Во всяком случае, старался держаться как можно лучше. Мы ходили по фойе и рассматривали фотографии. Я старался говорить самые простые и легкие мысли, самым простым тоном, чтобы не казалось, что я острю. Но мысли получались либо скучные, либо просто глупые и даже, мне казалось, неуместные и, порой, грубоватые. Как я ни старался, но некоторые веши я произносил с чересчур многозначительным лицом. Я был собой недоволен. А в зеркале я увидел, как под затылком оттопырился у меня пиджак. Я был рад поскорее сесть на места. Я сидел рядом с Глебовой, а Порет с Кондратьевым сидели в другом месте. Я хотел сесть в светскую, непринужденную позу, но, по-моему, из этого тоже ничего не вышло. Мне казалось, что я похож на солдата, который сидит перед уличным фотографом. Концерт мне не понравился. Т. е. выше и лучше "Реквиема" я ничего не знаю, и Климовская капелла всегда была поразительна, но на сей раз хор был явно мал. И "Реквием" не звучал, как нужно. В антракте видел Житкова с супругой, видел Frau René, разговаривал с Иваном Ивановичем, но говорил не находчиво и не умно. Какой я стал неловкий. После концерта подошел к нам Исаак Александрович Браудо. На этом основании я не поехал провожать Глебову.

Из дневника Даниила Хармса:
От Маршака пошел в Филармонию. В вестибюле встретил очень много знакомых: и Порет, и Глебову, и Кондратьева. <…> Билетов достать не мог. У Глебовой тоже нет билета. У меня только три рубля. Мы решили купить входные билеты. У Глебовой 4 рубля, больше ни у кого денег нет. Я встал в очередь к кассе. Входные билеты все распроданы, и самые дешевые за 5 р. 75 к. Но пока мы думали, пропали и эти. Я стою у окошечка и пропускаю за 6 р. 50 к. И больше денег не остается. В это время приходит Frau René. А народ толпится и толкается у кассы. Frau René одалживает мне деньги. Она протягивает бумажку, это все, что у нее есть. Мне кажется, что это 20 рублей. А тут еще какой-то военный просит меня купить ему билет и дает мне деньги. Я не считаю, сколько всего денег, мне кажется, что там 26 руб. 50 коп., все это протягиваю в кассу и прошу 3 билета по 6 руб. 50 коп. Деньги военного кассирша мне возвращает и говорит, что это лишние, и дает мне три билета по 6 р. 50 к. Я получаю сдачи рубль, беру билеты и рассчитываюсь раньше всего с военным. Я чуть не обсчитал его. Он, оказывается, дал мне не 6 рублей, а 5+3, т. е. 8. Наконец мы с ним в расчете, и я несу сдачу Frau René. Я протягиваю ей 7 рублей. Она говорит: «Как, это вся сдача?» «Да», — говорю я. «Что вы, там было 50 рублей», — говорит она. Я иду к кассе и кричу кассирше, что вышло недоразумение. А вокруг толкается народ, тянется к окошку и мешает переговорить мне с кассиршей. Кассирша говорит, что она сдала сдачу с 50 рублей, и кто-то ее взял. Я для чего-то протягиваю ей оставшиеся 7 рублей, она мне возвращает только 5, и я еще теряю 2 рубля. В общем, завтра я должен отдать Frau René 50 рублей, сейчас же даю ей только пять. Больше у меня ничего нет. На концерте мы сидели во второй боковой ложе вчетвером: Кондратьев, Глебова, Frau René и я. Алиса Ивановна со Снабковым сидела в партере.

Я сидел рядом с Frau René, на виду у всех. И вдруг я вижу, что у меня напоказ совершенно драные и изъеденные молью гетры, не очень чистые ногти, мятый пиджак и, что самое страшное, расстегнута прорешка. Я сел в самую неестественную позу, чтобы скрыть все эти недостатки, и так сидел всю первую часть концерта. Я чувствовал себя в очень глупом положении. К тому же концерт мне вовсе не нравился. Оркестр был под управлением Фрида, а за органом немецкий органист Рамен. Исполняли бетховенского "Кориолана", органный концерт Генделя d-moll и Малера 5-ую симфонию. Малер был вторая часть концерта. На второй части я сидел удобнее и чувствовал себя лучше, но зато Малер мне уже вовсе не понравился.

Из воспоминаний Алисы Порет о Данииле Хармсе:
Другая игра – только на концертах, когда первый раз появлялся дирижер, которого мы не знали в лицо и не видели никогда на фото. Надо было очень незаметно, на небольшом листке бумаги нарисовать, как себе его представляешь. Очень быстро, пока не появился. Пока он ждал полной тишины, мы обменивались рисунками и давились от смеха. Соседи на нас шикали. Хармс смотрел на меня с удивлением, что меня еще больше смешило. На одном из концертов он передал по залу более ста записочек следующего содержания: «Д.И. Хармс меняет свою фамилию на Чармс». Мне он объяснил, что по-английски Хармс значит – несчастье, а Чармс – очарование, и что от одной буквы зависит многое

Из воспоминаний Бориса Семенова:
Вспоминается зимний вечер – конец напряженного дня в редакции накануне сдачи номера в типографию. Работы невпроворот, а из коридора доносятся беспокойные шаги и постукивание трости Хармса. Он ждал, когда я освобожусь, покашливал, просовывал в дверь руку с часами…

В этот вечер давали «Реквием» Моцарта. Попасть на это событие – действительно чрезвычайное – было невозможно, но Соллертинский, которому предстояло открыть вечер, обещал, что устроит нас двоих на свободные места.

Примерно за час до начала, проникнув через контроль, сидим как на иголках возле стойки служебного гардероба.

Соллертинский уже здесь. Мы видим его импозантную фигуру. На крупном лице Ивана Ивановича полнейшее спокойствие и наслаждение закулисной суетой, приветствиями, улыбками и щебетом разрумянившихся дам…

– Слушай, Иван, – говорил с дрожью в голосе Хармс, – ну что же, когда нам дадут места?

– Сидите, сидите – с ленцой сквозь зубы отвечал Соллертинский и продолжал неторопливо расхаживать, подхватив под руку какую-нибудь знаменитость, может быть самого дирижера.

Наконец, когда раздался уже третий, угрожающе-резкий звонок, Иван Иванович бросил, точно ненужную обузу, своего собеседника» и подскочил к нам:

– Ну что же вы тут сидите? Скорее, скорее! – и он погнал нас галопом, затем вырвался вперед, все время восклицая: – Эти двое со мной!

Мы помчались вверх по узкой лестнице, затем сквозь артистическое фойе, где толпились черные фраки оркестрантов и, наконец, оказались возле портьеры, отделявшей нас от зрительного зала. У нас хватило еще времени, чтобы сменить ритм бега на деловитую походку и не спеша приблизиться к одному из красных диванов, где издалека были видны пустующие места…

Я посмотрел на Даниила Ивановича: куда девалась его стойкая невозмутимость – он так и сиял от удовольствия…

Хармс Д. Записные книжки. Дневник : в 2 кн. / подг. текста Ж.-Ф. Жаккара и В.Н. Сажина ; вступ. ст., примеч. В.Н. Сажина. СПб. : Академический проект, 2002. Кн. 1. С. 209–211
Хармс Д. Записные книжки. Дневник : в 2 кн. / подг. текста Ж.-Ф. Жаккара и В.Н. Сажина ; вступ. ст., примеч. В.Н. Сажина. СПб. : Академический проект, 2002. Кн. 1. С. 206–208
Порет А. Воспоминания о Данииле Хармсе / предисл. В. Глоцера // Панорама искусств. М., 1980. Вып. 3. С. 357
Семенов Б. Время моих друзей : воспоминания. Л. : ЛЕНИЗДАТ, 1982. С. 273–274